Суд над Альфредом Дрейфусом и его осуждение - Trial and conviction of Alfred Dreyfus

Суд и осуждение Альфред Дрейфус было событием, которое спровоцировало Дело Дрейфуса, а политический скандал который разделил Франция в течение 1890-х - начала 1900-х гг. Это связано с неправомерным убежденность за измену Альфреду Дрейфусу, французскому артиллерийскому офицеру эльзасского еврейского происхождения. Дрейфус был приговорен к пожизненному заключению Остров дьявола.

Отчет майора Bexon d'Ormescheville [fr ], поданная 3 декабря, была предвзятой и нелогичной. Он тщетно пытался вывести какое-нибудь доказательство из кучи «возможностей» и бесчисленных инсинуаций. Эдгар Деманж, которого семья Дрейфусов избрала своим адвокатом, согласились с этой задачей только при условии, что прочтение документов убедит его в пустоте обвинения. Он был убежден.

Деманж сосредоточился на том, чтобы добиться публичного слушания, пообещав своей честью не поднимать никаких деликатных вопросов, которые могут привести к дипломатическому инциденту. Братья Дрейфуса и некоторые государственные деятели срочно обратились в том же направлении. Однако министр решил, что закрытое слушание требуется в соответствии с «государственной политикой», и объявил об этом приговоре председателю военного трибунала; такое объявление было равносильно приказу.

Судебный процесс

Ярмарка Тщеславия зимняя надбавка (23 ноября 1899 г.); Карикатура на суд над Дрейфусом.
Альберт Жуост, Capt Дрейфус, ММ Лабори и Деманж, Gens Билло, Мерсье, Zurlinden, Roget, Гонс и Boisdeffre, Col Picquart, ММ Hanotaux и Кавеньяк, и другие.

Дело началось 19 декабря 1894 г. Тюрьма Черче-Миди, и длился четыре дня. Суд состоял из семи судей, ни один из которых не был артиллеристом. Президент был Полковник Морель. С самого начала комиссар правительства, Майор Бриссет, потребовал публичное судебное разбирательство. Протесты Деманжа, который пытался заявить о том, что обвинение основано на едином документе, были отклонены президентом, и единогласно было согласовано тайное судебное разбирательство. В зале суда, кроме судей, остались только обвиняемый и его адвокат, префект полиции. Луи Лепин и Майор Жорж Пикар, на которого была возложена обязанность отчитаться о происходящем перед руководителем аппарата и министром. Дело затянулось без каких-либо инцидентов, достойных упоминания. «Бесцветный» голос Дрейфуса, его несимпатичная внешность и военная корректность ослабляли эффект его настойчивых отрицаний. С другой стороны, «моральные доказательства» не подлежат обсуждению. Du Paty de Clam запутался в своем описании сцены диктанта. Бертильон представил исправленное и значительно расширенное издание своего отчета. Единственное свидетельство, которое произвело какое-либо впечатление, было свидетельством Майор Генри. После своего первого заявления он попросил отозвать его. Затем он громким голосом заявил, что задолго до приезда бордеро почетный человек (имеется в виду Valcarlos ) предупредил Управление разведки, что офицер министерства, сотрудник второго бюро, предает свою страну. "И этот предатель, вот он!" Он указал пальцем на Дрейфуса. И когда президент спросил его, назвал ли «благородный человек» Дрейфуса, Генри протянул руку к распятие и заявил: "Клянусь!"

Последнее слушание 22 декабря было посвящено обращению прокурора и мольбам Деманжа, который провел три часа, утверждая, что само содержание Bordereau показал, что это не могло быть работой Дрейфуса. В своем ответе Бриссет попросил судей взять свои «лупы». Спокойный слушатель, майор Пикар, считал, что результат очень сомнительный, если только не прибегнет к помощи секретного досье. Это досье было передано, все еще запечатанным, майором Дю Пати (который не знал о содержимом) полковнику Морелю, который немедленно вошел в комнату, где судьи обсуждали дело, и передал его своим коллегам. Воспоминания военных судей по этому поводу довольно расплывчаты, поэтому невозможно достоверно восстановить суть портфеля. Однако известно, что в него входил, по крайней мере, документ "canaille de D ..." (банальное начальное слово, которое было абсурдным после Телеграмма паниццарди, чтобы приписать Дрейфусу), и своего рода военную биографию Дрейфуса, основанную, но не идентичную меморандуму Дю Пати, которому было велено согласовать различные документы секретного досье друг с другом. В этой биографии Дрейфус был предателем по рождению, начавшим шпионить, как только он поступил на службу.

Секретное досье

Среди других бумаг секретного досье были фрагменты Schwartzkoppen записка со ссылкой на информатора, который сделал вид, что берет свои знания из министерства, и, по словам командующего, Freystaetter, первая и ложная интерпретация депеши Паниццарди. После оглашения приговора досье было возвращено Мерсье, который разобрал его на части, а позже уничтожил биографическую справку. Но, вопреки инструкциям, майор Генри воссоздал секретное досье, добавил к нему пояснительную записку Дю Пати (последняя была уничтожена Мерсье в 1897 году) и запер его в железном сундуке, где его впоследствии нашел Пикар. Несколько раз (с 1894 года) делались ссылки на второе «сверхсекретное» досье, которое состояло из фотографий документов, украденных из немецкого посольства, а затем переданных ему, а именно, семь писем от Дрейфуса и одно письмо, адресованное быть от императора Германии до Граф Мюнстер, назвав Дрейфуса. Ни один авторитетный историк не считает, что этому досье есть доказательства.

Предложение

Дрейфус был единогласно признан виновным. Он был приговорен к пожизненному заключению, которому предшествовала военная деградация. Услышав это решение, переданное ему секретарем суда, Дрейфус, который твердо верил, что он будет оправдан, был ошеломлен. Вернувшись в тюрьму, его охватило отчаяние, и он попросил револьвер. Фердинанд Форзинетти, который не потерял веру в свою невиновность, с большим трудом успокаивал его. Однако трогательные письма от жены заставили его принять жизнь, хотя бы как долг перед собственной семьей.

Апелляция Дрейфуса в ревизионный военный суд - не более чем формальность - была отклонена 31 декабря 1894 года. В тот же день осужденного посетил дю Пати де Клам, посланный министром. войны с миссией объявить Дрейфусу, что, если он сделает признание и раскроет природу своих опрометчивых поступков, он может добиться смягчения приговора. Дрейфус ответил, что ему не в чем признаться. Он просил только, чтобы расследование могло быть продолжено, чтобы найти настоящего преступника. Дю Пати, несколько взволнованный, сказал ему, выходя из дому: «Если ты невиновен, ты величайший мученик всех времен». Дрейфус написал министру отчет об этом интервью. Он закончил такими словами: «Как только я уйду, позвольте им искать; это единственное, о чем я прошу».^[1]

Военная деградация

Альфред Дрейфус позорно уволенный, 5 января 1895 г.

В военная деградация произошло на Марсово поле 5 января 1895 г. Во время парада «казней» Дрейфус сохранил военную позицию, которая шокировала некоторых зрителей. Генерал Даррас произнеся привычные слова, он громко воскликнул: «Вы унижаете невиновного человека! Да здравствует Франция! Да здравствует армия!» Он повторил этот крик, пока дежурный адъютант срывал с него нашивки и ломал саблю, и снова проходя перед толпой, призывающей к его смерти, и вызвавшими его журналистами. Иуда.

Если единогласный приговор семи судей развеял общественные сомнения, то неоднократные протесты осужденного снова вернули их к жизни. Распространено сообщение о том, что он признался. В ожидании парада взаперти с Лебрен-Рено, дежурный капитан жандармерии, он должен был сказать: «Министр знает, что я невиновен; и что, если я передал Германии какие-либо документы, то только для того, чтобы получить взамен более важные; до трех годы прошли, правда будет известна ". Эта история возникла из малоизвестного рассказа Лебрена Рено о своем разговоре с Дрейфусом. На самом деле последний просто рассказал о своем интервью Дю Пати и опротестовал свою невиновность. Сам Рено в интервью, по словам Дрейфуса, рассказал о происхождении бордеро, но ни слова признания. Как бы то ни было, эта праздная болтовня беспокоила сотрудников, поскольку привлекла к делу посольство Германии, которое проявляло признаки возмущения. Короче, Генерал Гонс вызвал Лебрена Рено и поочередно отвел его к генералу Мерсье и президенту республики, Казимир-Перир, который навязывал ему абсолютное молчание на будущее.

Германия

Между тем ожидались серьезные осложнения с Германией. Получив заверения Шварцкоппена, а также военного министерства в Берлине, что Дрейфус им совершенно неизвестен, правительство Германии публично протестовало против заявлений в газетах, которые настаивали на привлечении Германии к делу. Несколько раз после ареста Дрейфуса полуофициальные ноты протеста помещались в различные органы печати; Георг Герберт цу Мюнстер, посол Германии, отказал Hanotaux что Германия принимала какое-либо участие в этом деле. Эти заявления, хотя и были приняты вежливо, вызвали у французского правительства абсолютный скептицизм, поскольку оно знало из положительного источника о происхождении бордеро.

30 ноября нота агентства Havas исключила иностранные посольства из дела, но пресса продолжала инкриминировать Германию. В начале декабря Мюнстер по прямому приказу германского императора пригласил Ханото зайти в посольство и повторил свои протесты. За границу распространилось сообщение о том, что Германия потребовала и добилась восстановления документов, устанавливающих вину предателя.

Спровоцированное продолжением этих нападений, посольство Германии включило в "Фигаро" от 26 декабря новое уведомление, формально отрицая, что оно имело "наименьшие прямые или косвенные сношения" с Дрейфусом. Поскольку это уведомление также, казалось, не имело никакого эффекта, император телеграфировал в Мюнстер 5 января, чтобы лично пойти к Казимиру-Периру и сказать: «Если будет доказано, что посольство Германии никогда не участвовало в деле Дрейфуса, я надеюсь, правительство без колебаний заявит об этом факте ". В противном случае понималось, что посол уедет из Парижа. Эта депеша, переданная Мюнстером Шарль Дюпюи, который тогда временно работал в Министерстве иностранных дел, выглядел как ультиматум.

До этого момента президент республики знал очень мало о деталях дела, и Ханото держал его в полном игнорировании предыдущих сообщений Мюнстера. Но теперь ему показали содержание юридических документов, и, прочитав их, он предоставил Мюнстеру аудиенцию, которую он просил. Считая честность лучшей политикой, он очень откровенно утверждал, что письмо с уголовным преступлением было взято из посольства Германии, но что это не был важный документ и что ничто не доказывает, что оно было «запрошено».

Передав дело в Берлин, Мюнстер дал согласие на составление записки агентством Гавас, которое еще раз исключило все посольства из дела и прекратило инцидент 9 января 1895 года. Генерал Огюст Мерсье недолго задержался. наслаждайтесь его триумфом. 15 января под предлогом министерского кризиса, из-за которого его бросили друзья, Казимир-Перир подал в отставку с поста президента республики. Тайны и интриги дела Дрейфуса, по-видимому, ускорили это решение.

Когда съезд собрался для избрания нового президента, были распечатаны бюллетени о выдвижении генерала Мерсье в качестве кандидата. В одной из листовок он даже назван спасителем республики за то, что предатель Дрейфус был осужден, несмотря на все трудности. Однако он получил всего три голоса. Рибо, доверенный новым президентом, Феликс Фор с формированием кабинета не обращались к помощнику, столь скомпрометированному, как Мерсье, и должность военного министра была отдана генералу Zurlinden.

Иль-де-Ре

Два дня спустя, в очень холодную погоду, в ночь на 17 января, Дрейфус был доставлен из тюрьмы Ла-Санте и доставлен по железной дороге в Ла Рошель. Оттуда его перевели в военное исправительное учреждение на Иль-де-Ре, у западного побережья Франции. Народ, узнав его, последовал за ним, жаждав его крови. Офицер ударил его, но Дрейфус был стоическим, даже сочувствовал своим мучителям, чье негодование против такого предателя, каким он должен был быть, он понимал и разделял. На Иль-де-Ре, как и в Ла-Санте, ему было разрешено несколько раз встречаться с женой, но властям удалось сделать их как можно более короткими и неудобными.

Закон принят для этого случая только что учредил Иль дю Салют выключен Французская Гвиана как место перевозки политических преступлений. Он заменил полуостров Дюко (Новая Каледония), где, как было сказано, наблюдение было затруднено. Было высказано предположение, что Дрейфус отомстил за его упорный отказ признаться. В уведомлении, составленном военным министерством для использования его опекунов, он назван «закоренелым злодеем, совершенно недостойным жалости». Вечером 21 февраля его в спешке вывели из камеры и погрузили в Виль-де-Сен-Назер, который перевез его через Атлантику к месту ссылки.

Остров дьявола

В Îles du Salut, где Альфред Дрейфус высадился 15 марта 1895 г. архипелаг расположен в двадцати семи милях (43 км) от Cayenne напротив устья Куру. Несмотря на свое название («Салют», здоровье), это был самый нездоровый регион с непрекращающейся жарой, непрерывными дождями в течение пяти месяцев в году и излияниями, исходящими из болотистой земли. Самый маленький остров группы, Остров дьявола, который был занят колония прокаженных до прибытия Дрейфуса ему суждено было стать его обителью.

На вершине заброшенной скалы, вдали от нескольких пальм на берегу, для него была построена небольшая хижина площадью четыре кубических ярда (3 м³). День и ночь инспектор стоял у дверей на страже и строго велел ему ни слова не обращаться. В дневное время заключенному разрешалось заниматься физическими упражнениями до заката на небольшом прямоугольном пространстве около двухсот ярдов (180 м) рядом с его хижиной.

Мадам Дрейфус попросила разрешения последовать за своим мужем к месту его ссылки. Формулировка закона, казалось, давала ей на это право. Однако министерство отказалось, заявив, что правила, которым подчинялся осужденный, несовместимы с ее присутствием. Поэтому у Дрейфуса не было компании, кроме тюремщиков.

Губернатор островов проявил некоторую человечность, но главный надзиратель Лебарс, получивший от министра инструкции о применении суровых мер, пошел дальше своих приказов. Дрейфуса плохо кормили, особенно в начале срока изгнания, он был вынужден выполнять всевозможную грязную работу, жил днем среди паразитов и нечистот, а по ночам пребывал в состоянии постоянных галлюцинаций. Дрейфус, как и следовало ожидать, вскоре стал жертвой лихорадки, пока доктор не вмешался и не добился улучшения правил.

Сам Дрейфус, явно убежденный в том, что жить - это его долг, энергично боролся за это. Чтобы поддерживать свои физические силы, он заставлял себя регулярно заниматься спортом. Чтобы его интеллект не притупился, ему присылали книги, которые он читал и перечитывал. Он написал резюме, выучил английский и снова занялся математикой. Чтобы использовать оставшиеся долгие часы досуга, он вел дневник. Он мог вести переписку только со своей семьей и даже с ними мог обращаться только по домашним делам. Его письма, проверенные администрацией, были долгим призывом к справедливости. Иногда он умолял жену пойти, ведя ее детей за руку, умолять о справедливости от президент республики. Он написал сам президенту, Дю Пати и Генералу Рауль Ле Мутон де Буадефр без получения ответов.

В конце концов ужасный климат сделал свое дело, его поглотила лихорадка. Он почти потерял дар речи, потому что никогда не использовал ее. Даже его мозг потрачен впустую. 5 мая 1896 года он записал в своем дневнике: «Мне больше нечего сказать; все одинаково в своей ужасающей жестокости». Его мягкость, покорность и строгое соблюдение всех правил не преминули произвести впечатление на тюремщиков. Некоторые из них считали его невиновным. Никакого наказания за бунт против дисциплины ему не было.

В начале сентября 1896 года английская газета сообщила ложную историю его побега. Этот слух распространил Матье Дрейфус в надежде встряхнуть инертность общественного мнения и подготовить почву для брошюры Бернара Лазара с требованием нового слушания дела 1894 года. Хотя сразу же опровергнувшись, слух пробудил общественное мнение. Рошфор и Драмон объявили о существовании синдиката, чтобы освободить его, опубликовали некоторую ложную информацию о правилах, которым должен подчиняться осужденный, и подтвердили, что с небольшими деньгами это самое легкое, что можно вообразить, чтобы осуществить его спасение. При этом колониальный секретарь, Андре Лебон, испугался. Не имело значения, что эти рассказы были абсолютно беспочвенными и что заключенный вел безупречный образ жизни. Чтобы быть уверенным вдвойне, он телеграфировал губернатору Гвианы, чтобы он окружил внешнюю границу полигона Дрейфуса прочным забором и поставил часового возле хижины Дрейфуса в дополнение к часовому у двери.

Пока эта работа не была закончена, заключенный должен был находиться в своей хижине днем и ночью. Ночью, до дальнейших распоряжений, он должен был быть подвергнут наказанию «двойной пряжкой»: кандалы, которыми были скованы ноги заключенного, которые затем были жестко прикреплены к его кровати, так что он был приговорен к полной неподвижности или к ужасным пыткам. Этот приказ, варварский и незаконный, строго выполнялся, к не меньшему изумлению Дрейфуса и его надзирателей, в течение двадцати четырех жарких ночей. В течение двух месяцев ему не позволяли выходить из своей омерзительной удушающей лачуги. Когда хижину открыли, ее окружала стена, скрывавшая даже небо. За этой стеной его площадка для упражнений, окруженная деревянным забором высотой более шести футов (1,8 м), представляла собой своего рода узкий проход, из которого он больше не мог видеть море.

Находясь в полной депрессии, Дрейфус перестал вести дневник 10 сентября 1896 года, написав, что не может предвидеть, в какой день его мозг лопнет. Его семье больше не разрешалось присылать ему книги. Письма его жены пересылались ему в виде копий, а не в ее оригинальном виде. 6 июня 1897 г. ночью был замечен парус и пущены пушки. Дрейфус, пораженный во сне, увидел своих охранников с заряженными винтовками, готовыми застрелить его, если он сделает одно подозрительное движение.

В августе власти установили, что жара и влажность в его душной хижине были действительно невыносимыми, и перевели человека в новую хижину, большую, чем первая, но столь же мрачную. Рядом была возведена сигнальная вышка, вооруженная Пистолет Гочкиса. К счастью для Дрейфуса, его моральная стойкость после временного затмения восстановила свою силу. Письма его жены с января 1898 года, хотя и не содержали подробностей, внушали ему надежду тоном уверенности, в котором нельзя было ошибиться. За эти три ужасных года произошли знаменательные инциденты. В частности, его брат Матье Дрейфус неустанно трудился, чтобы доказать свою невиновность.

Смотрите также

J'Accuse…!, влиятельное открытое письмо 1898 г., написанное Эмиль Золя

Цитаты

^ JE 1903 г., п. 667.