Петр Ильич Чайковский и пятерка - Pyotr Ilyich Tchaikovsky and The Five

Петр Ильич Чайковский (вверху слева) и Пятерка (против часовой стрелки снизу слева): Милий Балакирев, Сезар Куй, Александр Бородин, Модест Мусоргский, и Николай Римский-Корсаков

В середине-конце XIX века в России Петр Ильич Чайковский и группа композиторы известный как Пятерка были разные мнения относительно того, Русская классическая музыка должны быть составлены в соответствии с западной или местной практикой. Чайковский хотел писать профессиональные композиции такого качества, чтобы они выдерживали проверку Запада и, таким образом, преодолевали национальные барьеры, но при этом оставались отчетливо русскими по мелодии, ритму и другим композиционным характеристикам. Пятерка, состоящая из композиторов Милий Балакирев, Александр Бородин, Сезар Куй, Модест Мусоргский, и Николай Римский-Корсаков, стремился создать специфически русский вид художественной музыки, а не такой, который имитировал более старую европейскую музыку или опирался на консерваторию европейского стиля. Хотя сам Чайковский использовал народные песни в некоторых своих произведениях, по большей части он старался следовать западным методам композиции, особенно с точки зрения тональности и тональной прогрессии. Кроме того, в отличие от Чайковского, никто из Пятерки не имел академической подготовки по композиции; Фактически, их лидер Балакирев считал академизм угрозой для музыкального воображения. Вместе с критиком Владимир Стасов, поддерживавший Пятерку, Балакирев безжалостно атаковал как Санкт-Петербургская консерватория, которую окончил Чайковский, и ее основатель Антон Рубинштейн, устно и в печати.^[1]

Поскольку Чайковский стал самым известным учеником Рубинштейна, он изначально рассматривался ассоциациями как естественная цель для нападок, особенно как корм для печатных критических обзоров Кюи.^[2] Это отношение немного изменилось, когда Рубинштейн покинул петербургскую музыкальную сцену в 1867 году. В 1869 году Чайковский вступил в рабочие отношения с Балакиревым; в результате появился первый признанный шедевр Чайковского - увертюра-фэнтези. Ромео и Джульетта, работа, которую Пятеро приняли всем сердцем.^[3] Когда Чайковский написал положительную рецензию на произведение Римского-Корсакова Фантазия на сербские темы его приняли в кружок, несмотря на опасения по поводу академического характера его музыкального образования.^[4] Финал его Вторая симфония по прозвищу Малорусскийтакже был с энтузиазмом встречен группой на ее первом выступлении в 1872 году.^[5]

Чайковский оставался дружелюбным, но никогда не был близок с большинством The Five, неоднозначно относился к их музыке; их цели и эстетика не соответствовали его.^[6] Он приложил все усилия, чтобы обеспечить свою музыкальную независимость от них, а также от консервативной фракции Консерватории - результат, которому способствовало его принятие профессора в консерватории. Московская Консерватория предложенный ему Николай Рубинштейн, Брат Антона.^[7] Когда Римскому-Корсакову предложили стать профессором Санкт-Петербургской консерватории, именно к Чайковскому он обратился за советом и руководством.^[8] Позже, когда Римский-Корсаков подвергался давлению со стороны своих собратьев-националистов за изменение отношения к музыкальному образованию и собственное усиленное музыкальное образование^[9] Чайковский продолжал поддерживать его морально, сказал ему, что полностью аплодирует тому, что он делает, и восхищается его артистической скромностью и силой характера.^[10] В 1880-х годах, спустя много времени после того, как члены Пятерки разошлись, другая группа назвала Беляев круг продолжили с того места, где остановились. Чайковский поддерживал тесные отношения с ведущими членами этой группы -Александр Глазунов, Анатолий Лядов А к тому времени Римский-Корсаков.^[11]

Пролог: растущие дебаты

За исключением Михаил Глинка, ставший первым «истинно русским» композитором,^[12] единственной местной музыкой России до дня рождения Чайковского в 1840 году были народ и духовная музыка; то Русская Православная Церковь Запрет на светскую музыку фактически задушил ее развитие.^[13] С 1830-х гг. интеллигенция обсуждали, отрицают ли художники свою русскость, заимствуя из европейской культуры, или делают жизненно важные шаги для обновления и развития русской культуры.^[14] Две группы пытались ответить на этот вопрос. Славянофилы идеализированная история России до Петра Великого^[15] и утверждал, что страна обладает особой культурой, уходящей корнями в Византия и распространяется Русской Православной Церковью.^[16] В Западники («Западники»), с другой стороны, восхваляли Петра как патриота, который хотел реформировать свою страну и поставить ее на один уровень с Европой.^[17] Заглядывая вперед, а не назад, они рассматривали Россию как молодую и неопытную, но с потенциалом стать самой развитой европейской цивилизацией, заимствуя у Европы и превращая свои обязательства в активы.^[18]

1836 г. - опера Глинки. Жизнь за царя была премьера в Санкт-Петербург. Это было долгожданное событие интеллигенции. Опера была первой масштабной, задуманной русским композитором, основанной на русском тексте и патриотической по своей привлекательности.^[19] Его сюжет прекрасно вписывается в доктрину Официальное гражданство обнародовано Николай I, таким образом обеспечивая имперское одобрение.^[20] В формальном и стилистическом плане Жизнь была во многом итальянской оперой, но также показала сложную тематическую структуру и смелость в оркестровое озвучивание.^[19] Это первая трагическая опера, вошедшая в российский репертуар, с Иван Сусанин Смерть в конце подчеркивает и добавляет серьезности патриотизму, пронизывающему всю оперу. (В версии Кавоса Ивана пощадили в последнюю минуту.)^[21] Это также была первая русская опера, в которой музыка продолжалась всюду, не прерываясь разговорами.^[19] Более того, - и это поражало современников в произведении, - музыка включала народные песни и русские национальные идиомы, включив их в драму. Глинка имел в виду использование народных песен, чтобы отразить присутствие популярных персонажей в опере, а не явную попытку национализма.^[22] И в опере они не играют большой роли.^[23] Тем не менее, несмотря на несколько уничижительных комментариев по поводу использования Глинкой «кучерской музыки», Жизнь стала достаточно популярной, чтобы получить статус постоянного репертуара, став первой русской оперой в этой стране.^[24]

Как ни странно, успех Россини с Семирамид ранее в том же сезоне разрешалось Жизнь быть поставленным, практически со всеми актерами из Семирамид сохранено для Жизнь. Несмотря на Жизнь успех, фурор закончился Семирамид вызвал огромный спрос на итальянскую оперу. Это оказалось неудачей для русской оперы в целом и для следующей оперы Глинки, в частности, Руслан и Людмила когда он был произведен в 1842 году. Его неудача побудила Глинку покинуть Россию; он умер в ссылке.^[25]

Рисование сторон

Несмотря на международное внимание Глинки,^[26] что включало восхищение Лист и Берлиоз для его музыки^[26] и его провозглашение последним «одним из выдающихся композиторов своего времени»,^[27] Русские аристократы по-прежнему ориентировались исключительно на иностранную музыку.^[28] Сама музыка была связана классовой структурой и, за исключением скромной роли в общественной жизни, все еще считалась привилегией аристократии.^[29] Дворяне тратили огромные суммы на музыкальные представления для своего исключительного удовольствия и принимали приезжих артистов, таких как Клара Шуман и Ференца Листа, но не было постоянных концертных обществ, критической прессы и публики, нетерпеливо ожидающей новых работ. Компетентного уровня музыкального образования не существовало. В некоторых городах доступны частные репетиторы, но они, как правило, плохо обучены. Всем, кто хотел получить качественное образование, приходилось выезжать за границу.^[30] Композитор и пианист Антон Рубинштейн основание Русское Музыкальное Общество в 1859 г. и Санкт-Петербургская консерватория три года спустя были сделаны гигантские шаги к исправлению этой ситуации, но они оказались весьма противоречивыми.^[31] Среди этой группы был молодой служащий по имени Петр Ильич Чайковский.^[32]

Чайковский

Чайковский в подростковом возрасте

Чайковский родился в 1840 году в г. Воткинск, городок в современном Удмуртия, ранее Императорский Русский провинция Вятка. Не по годам развитый ученик, он начал уроки игры на фортепиано в возрасте пяти лет и уже через три года мог читать музыку так же искусно, как и его учитель. Однако страсть родителей к его музыкальному таланту вскоре остыла. В 1850 году семья решила отправить Чайковского в Императорское училище правоведения в Санкт-Петербурге. Это учреждение в основном обслуживало меньшее дворянство или дворянство и готовило его к карьере государственного служащего. Поскольку минимальный возраст для приема составлял 12 лет, семья Чайковского отправила его в общежитие в подготовительную школу Императорского училища правоведения в Санкт-Петербурге, в 800 милях (1300 км) от дома его семьи в г. Алапаевск.^[33] Когда Чайковский достиг совершеннолетия для поступления, его перевели в Императорское училище правоведения, где он начал семилетний курс обучения.^[34]

Музыка не была приоритетом в Школе,^[35] но Чайковский регулярно посещал театр и оперу с другими студентами.^[36] Он любил произведения Россини, Беллини, Верди и Моцарт. Производитель фортепиано Франц Беккер время от времени посещал школу в качестве символического учителя музыки. Это была единственная формальная музыкальная инструкция, которую Чайковский получил там. С 1855 года отец композитора Илья Чайковский финансировал частные уроки у Рудольфа Кюндингера, известного учителя фортепиано из г. Нюрнберг, и расспросил Кюндингера о музыкальной карьере его сына. Кюндингер ответил, что ничто не предполагает наличия потенциального композитора или даже прекрасного исполнителя. Чайковскому сказали, чтобы он закончил учебу, а затем попробовал получить должность в Министерстве юстиции.^[37]

Чайковский окончил его 25 мая 1859 года в звании титулярного советника, низшей ступени государственной служебной лестницы. 15 июня он был назначен министром юстиции в Санкт-Петербурге. Через полгода он стал младшим ассистентом, а через два месяца старшим ассистентом. Чайковский оставался там до конца своей трехлетней карьеры на государственной службе.^[38]

В 1861 году Чайковский посещал занятия в теория музыки организовано Русским Музыкальным Обществом и преподается Николай Заремба. Через год он последовал за Зарембой в Санкт-Петербургскую консерваторию. Чайковский не откажется от поста в министерстве, «пока я не буду совершенно уверен, что мне суждено стать музыкантом, а не государственным служащим».^[39] С 1862 по 1865 год учился гармония, контрапункт и фуга с Зарембой, а Рубинштейн обучал его инструментарию и композиции.^[32] В 1863 году он оставил свою карьеру на государственной службе и занялся музыкой на полную ставку, получив диплом в декабре 1865 года.

Пятерка

Примерно на Рождество 1855 года Глинку навестили Александр Улыбышев, богатый русский любительский критик и его 18-летний протеже Милий Балакирев, который, как сообщается, был на пути к тому, чтобы стать великим пианистом.^[40] Балакирев разыграл свою фантазию на темы из Жизнь за царя для Глинки. Приятно удивленный Глинка похвалил Балакирева как музыканта с большим будущим.^[40]

Портрет (слева направо) Милий Балакирев, Владимир Одоевский и Михаил Глинка к Илья Репин

В 1856 году Балакирев и критик Владимир Стасов, публично поддерживавшие националистическую повестку дня в русском искусстве, начали собирать молодых композиторов, через которых они распространяли идеи и получали поклонников.^[41] Первым, кто встретился с ними в том году, был Сезар Куй, армейский офицер, который специализировался в науке о укреплениях. Модест Мусоргский, а Преображенский Спасатель офицер, примкнувший к ним в 1857 г .; Николай Римский-Корсаков, морской кадет, 1861 г .; и Александр Бородин, химик, в 1862 году. Балакирев, Бородин, Куй, Мусоргский и Римский-Корсаков сочиняли в свободное время, и все пятеро из них были молодыми людьми в 1862 году, Римскому-Корсакову было всего 18 лет, и Бородину - самому старому в 28 лет.^[42] Все пятеро были в основном самоучками и избегали консервативных и «рутинных» музыкальных приемов.^[43] Они стали известны как кучка, которые переводятся по-разному как «Пятерка», «Русская пятерка» и «Могучая кучка» после отзыва Стасова об их музыке. Стасов писал: «Дай Бог, чтобы [в аудитории] навсегда осталось воспоминание о том, сколько поэзии, чувства, таланта и способностей обладает маленькая, но уже могучая горстка [могучая кучка] российских музыкантов ».^[44] Период, термин могучая кучка, что буквально означает "могучая куча", застрял,^[43] хотя Стасов называл их в печати вообще «Новой русской школой».^[45]

Целью этого коллектива было создание независимой русской музыкальной школы по стопам Глинки.^[46] Они должны были стремиться к «национальному характеру», тяготеть к «восточным» (они имели в виду ближневосточные) мелодии и отдавать предпочтение программной музыке. абсолютный -другими словами, симфонические стихи и сопутствующая музыка вместо симфоний, концертов и камерной музыки.^[47] Для создания этого русского стиля классической музыки Стасов писал, что в группе заложены четыре характеристики. Первым был отказ от академизма и закрепление западных форм композиции. Второй - включение музыкальных элементов восточных народов в состав Российской империи; это качество позже стало известно как музыкальный ориентализм. Третий - прогрессивный и антиакадемический подход к музыке. Четвертым было включение композиционных приемов, связанных с народной музыкой. Эти четыре пункта отличают Пятерку от ее современников в космополитическом лагере композиции.^[48]

Рубинштейн и Санкт-Петербургская консерватория

Антон Рубинштейн на подиуме в роли Илья Репин

Антон Рубинштейн был известным русским пианистом, который до своего возвращения в Россию в 1858 году жил, выступал и сочинял музыку в Западной и Центральной Европе. Он видел в России музыкальную пустыню по сравнению с Париж, Берлин и Лейпциг, музыкальные консерватории которых он посетил. Музыкальная жизнь в тех местах процветала; Композиторы пользовались большим уважением, а музыканты искренне преданы своему искусству.^[49] Имея в виду аналогичный идеал для России, он задумал идею консерватории в России за много лет до своего возвращения в 1858 году и, наконец, вызвал интерес влиятельных людей, чтобы помочь ему реализовать эту идею.

Первым шагом Рубинштейна было создание Русское Музыкальное Общество (RMS) в 1859 году. Его цели состояли в том, чтобы обучать людей музыке, развивать их музыкальные вкусы и развивать их таланты в этой области их жизни.^[50][51] Первоочередной задачей RMS было ознакомление публики с музыкой отечественных композиторов.^[52] В дополнение к значительному количеству западноевропейской музыки, произведения Мусоргского и Кюи были представлены RMS под управлением Рубинштейна.^[53] Через несколько недель после премьерного концерта Общества Рубинштейн начал организовывать музыкальные классы, открытые для всех.^[54] Интерес к этим занятиям рос, пока Рубинштейн не основал Санкт-Петербургская консерватория в 1862 г.^[51]

По мнению музыковеда Фрэнсиса Мэса, Рубинштейна нельзя было обвинить в отсутствии художественной целостности.^[55] Он боролся за перемены и прогресс в музыкальной жизни России. Только его музыкальные вкусы были консервативными - от Гайдн, Моцарт и Бетховен к раннему Романтики вплоть до Шопен. Лист и Вагнер не были включены. Он также не приветствовал многие новые тогда идеи о музыке, включая роль национализма в классической музыке. Для Рубинштейна национальная музыка существовала только в народных песнях и народных танцах. Не было места национальной музыке в более крупных произведениях, особенно в опере.^[55] Публичная реакция Рубинштейна на атаки заключалась в том, чтобы просто не реагировать. Его уроки и концерты были очень посещаемыми, поэтому он не чувствовал необходимости в ответе. Он даже запретил своим ученикам принимать чью-то сторону.^[31]

С пятеркой

По мере того как кампания «пятерки» против Рубинштейна продолжалась в прессе, Чайковский оказался почти такой же мишенью, как и его бывший учитель. Цуй рассказал о выпуске Чайковского кантата и раскритиковал композитора, назвав его «совершенно слабым ... Если бы у него был хоть какой-то талант ... он бы в какой-то момент пьесы вырвался из цепей, наложенных Консерваторией».^[56] Эффект от рецензии на чувствительного композитора был разрушительным.^[56] В конце концов, сложилось непростое перемирие, когда Чайковский подружился с Балакиревым, а затем и с четырьмя другими композиторами группы. Рабочие отношения Балакирева и Чайковского привели к Ромео и Джульетта.^[57] За одобрением этой работы Пятеркой последовал их энтузиазм по поводу творчества Чайковского. Вторая симфония. Подзаголовок Малорусский (Малороссия была тогда термином для того, что сейчас называется Украина ) для использования украинских народных песен симфония в своей первоначальной версии также использовала несколько композиционных приемов, подобных тем, которые использовались Пятеркой в ​​своем творчестве.^[58] Стасов предложил тему шекспировской Буря Чайковскому, написавшему тональная поэма основанный на этой теме.^[59] Спустя несколько лет Балакирев вернулся в творческую жизнь Чайковского; результатом стал Чайковский Манфред Симфония, составленный в программу после Лорд байрон Первоначально написано Стасовым и предоставлено Балакиревым.^[60] В целом, однако, Чайковский продолжил самостоятельный творческий путь, пройдя средний курс между своими националистическими сверстниками и традиционалистами.^[61]

Балакирев

Начальная переписка

Молодой Милий Балакирев

В 1867 году Рубинштейн передал управление консерваторией Зарембе. Позже в том же году он оставил дирижерскую должность в оркестре Русского музыкального общества, и его заменил Балакирев. Чайковский уже пообещал Характерные танцы (затем позвонил Танцы сенокосцев) из его оперы Воевода к обществу. Представляя рукопись (и, возможно, учитывая рецензию Кюи на кантату), Чайковский приложил записку Балакиреву, которая закончилась просьбой об одобрении, если Танцы не выполняться.^[62]

В этот момент Пятерка как единое целое расходилась. Мусоргский и Римский-Корсаков хотели избавиться от влияния Балакирева, которое они теперь считали подавляющим, и идти в своем индивидуальном направлении как композиторы.^[4] Балакирев мог почувствовать в Чайковском потенциального нового ученика.^[4] В своем ответе из Санкт-Петербурга он объяснил, что, хотя он предпочитал высказать свое мнение лично и подробно изложить свою точку зрения, он формулировал свой ответ «с полной откровенностью», добавив, с ловкой лести, что он чувствует что Чайковский был «полноценным художником» и что он с нетерпением ждал возможности обсудить с ним это произведение во время предстоящей поездки в Москву.^[63]

Эти письма задают тон отношениям Чайковского с Балакиревым на следующие два года. В конце этого периода, в 1869 году, Чайковский был 28-летним профессором кафедры Московская Консерватория. Написав свой первая симфония и оперу, затем он сочинил симфоническая поэма озаглавленный Fatum. Первоначально доволен произведением, когда Николай Рубинштейн дирижировал в Москве, Чайковский посвятил Балакиреву и отправил ему дирижировать в Санкт-Петербург. Fatum получил там только теплый прием. Балакирев написал Чайковскому подробное письмо, в котором объяснил, какие, по его мнению, недостатки Fatum но также дал некоторую поддержку. Он добавил, что считает посвящение музыки ему «драгоценным для меня как знаком твоей симпатии ко мне - и я чувствую к тебе огромную слабость».^[64] Чайковский был слишком самокритичен, чтобы не видеть правды в этих комментариях. Он принял критику Балакирева, и они продолжали переписываться. Чайковский позже уничтожит партитуру Fatum. (Партитура будет реконструирована посмертно с использованием оркестровых партий.)^[65]

Письмо Ромео и Джульетта

Балакирев сыграл важную роль в создании Ромео и Джульетта. Картина с одноименным названием. Франческо Хайес.

Деспотизм Балакирева обострил отношения между ним и Чайковским, но оба мужчины по-прежнему ценили способности друг друга.^[66][67] Несмотря на их трения, Балакирев оказался единственным человеком, который убедил Чайковского переписать произведение несколько раз, как он это делал с Ромео и Джульетта.^[68] По предложению Балакирева Чайковский положил в основу произведения Балакирева Король Лир, трагическая увертюра в сонатная форма по примеру концертных увертюр Бетховена.^[69] Идея Чайковского заключалась в том, чтобы свести сюжет к одному центральному конфликту и представить его музыкально с помощью бинарная структура из сонатная форма. Однако воплощение этого сюжета в музыке, которую мы знаем сегодня, произошло только после двух радикальных изменений.^[70] Балакирев отбросил многие из ранних набросков, которые Чайковский послал ему, и из-за шквала предложений между двумя мужчинами статья постоянно пересылалась по почте между Москвой и Санкт-Петербургом.^[71]

Чайковский разрешил премьеру первой версии Николая Рубинштейна 16 марта 1870 года, после того как композитор учел лишь некоторые предложения Балакирева. Премьера обернулась катастрофой.^[72] Обиженный этим отказом, Чайковский принял резкие слова Балакирева близко к сердцу. Он заставил себя выйти за рамки своего музыкального образования и переписал большую часть музыки в той форме, которую мы знаем сегодня.^[71] Ромео принесет Чайковскому его первое национальное и международное признание и станет произведением, которое кучка похвалил безоговорочно. Услышав тему любви от РомеоСтасов сказал группе: «Вас было пятеро, теперь шестеро».^[73] Таков был энтузиазм Пятерки Ромео что на их сборищах Балакирева всегда просили сыграть ее за роялем. Он делал это так много раз, что научился выполнять это по памяти.^[3]

Некоторые критики, в том числе биографы Чайковского Лоуренс и Элизабет Хэнсон, задавались вопросом, что бы произошло, если бы Чайковский присоединился к Балакиреву в 1862 году вместо того, чтобы посещать консерваторию. Они предполагают, что он мог бы гораздо быстрее развиваться как независимый композитор, и предлагают в качестве доказательства тот факт, что Чайковский не написал свое первое полностью отличное произведение до тех пор, пока Балакирев не побудил и не вдохновил его на написание. Ромео. Другой вопрос, насколько хорошо Чайковский мог бы развиваться в долгосрочной перспективе. Он многим обязан своим музыкальным способностям, включая оркестровка, с глубокими знаниями контрапункта, гармонии и музыкальной теории, полученными в консерватории. Без этого основания Чайковский, возможно, не смог бы написать то, что стало бы его величайшими произведениями.^[74][75]

Римский-Корсаков

В 1871 г. Николай Заремба ушел с поста директора Санкт-Петербургской консерватории. Его преемник, Михаил Азанчевский, был более прогрессивным в музыкальном плане и хотел свежей крови, чтобы освежить преподавание в консерватории. Он предложил Римскому-Корсакову должность профессора по практической композиции и инструментовке (оркестровке), а также руководство оркестровым классом.^[76] Балакирев, ранее с огромной энергией выступавший против академизма,^[1] поощрил его занять этот пост, думая, что было бы полезно иметь своего собственного посреди вражеского лагеря.^[77]

Портрет Римского-Корсакова - автор Илья Репин

Тем не менее, к моменту назначения Римский-Корсаков болезненно осознал свои технические недостатки как композитора; Позже он писал: «Я был дилетантом и ничего не знал».^[78] Более того, завершив оперу, он зашел в творческий тупик. Псковитянка и понял, что развитие прочной музыкальной техники - единственный способ продолжить сочинять.^[79] Он обратился к Чайковскому за советом и руководством.^[8] Когда у Римского-Корсакова изменилось отношение к музыкальному образованию и он начал собственное интенсивное обучение в частном порядке, его соратники-националисты обвинили его в том, что он отказался от своего русского наследия, чтобы сочинять фуги и сонаты.^[9] Чайковский продолжал поддерживать его морально. Он сказал Римскому-Корсакову, что полностью аплодирует тому, что он делает, и восхищается его артистической скромностью и силой характера.^[10]

Перед тем, как Римский-Корсаков поступил в консерваторию, в марте 1868 года Чайковский написал рецензию на свои произведения. Фантазия на сербские темы. Обсуждая эту работу, Чайковский сравнил ее с единственной другой пьесой Римского-Корсакова, которую он слышал до сих пор: Первая симфония, упоминая «его очаровательную оркестровку ... его структурную новизну, а главное ... свежесть его чисто русских гармонических поворотов ... немедленно [показывая] г-ну Римскому-Корсакову, как замечательному симфоническому таланту».^[80] Уведомление Чайковского, сформулированное таким образом, чтобы снискать расположение в кругу Балакирева, сделало именно это. Он встретился с остальными членами The Five во время визита в дом Балакирева в Санкт-Петербурге в следующем месяце. Встреча прошла хорошо. Римский-Корсаков позже писал:

Как продукт Консерватории, Чайковский рассматривался в нашем кругу довольно небрежно, если не высокомерно, и из-за того, что он находился вдали от Санкт-Петербурга, личное знакомство было невозможно ... [Чайковский] оказался приятным и отзывчивым человеком. поговорить с тем, кто умел вести себя просто и всегда говорить с очевидной искренностью и сердечностью. Вечером нашей первой встречи [Чайковский] сыграл для нас по просьбе Балакирева первую часть его Симфония соль минор [Первая симфония Чайковского]; это оказалось вполне нам по душе; и наше прежнее мнение о нем изменилось и уступило место более симпатичному, хотя обучение Чайковского в Консерватории все еще составляло значительный барьер между ним и нами.^[81]

Римский-Корсаков добавил, что «в последующие годы, посещая Санкт-Петербург, [Чайковский] обычно приходил к Балакиреву, и мы его видели».^[81] Тем не менее, как бы Чайковский ни желал признания как «пятерки», так и традиционалистов, ему нужна была предоставленная Москва независимость, чтобы найти свое собственное направление вдали от обеих сторон.^[82] Это было особенно верно в свете комментария Римского-Корсакова о «значительном барьере» в обучении Чайковского в консерватории, а также мнения Антона Рубинштейна о том, что Чайковский слишком далеко ушел от примеров великих западных мастеров.^[83] Чайковский был готов к питанию новых взглядов и стилей, чтобы он мог продолжать расти как композитор, а его брат Скромный пишет, что он был впечатлен «силой и жизненной силой» некоторых работ Пятерки.^[84] Однако он был слишком уравновешенным человеком, чтобы полностью отвергать лучшее в музыке и ценностях, которые лелеяли Заремба и Рубинштейн. По мнению его брата Модеста, отношения Чайковского с петербургской группой напоминали «отношения между двумя дружественными соседними государствами ... осторожно готовились к встрече на общих основаниях, но ревностно защищали свои отдельные интересы».^[84]

Стасов и Малорусский симфония

Владимир Стасов портрет автора Илья Репин

Чайковский сыграл финал своего Вторая симфония, подзаголовок Малорусскийна собрании в доме Римского-Корсакова в Санкт-Петербурге 7 января 1873 года перед официальной премьерой всего произведения. Своему брату Модесту он написал: «Вся компания чуть не разорвала меня на куски от восторга - и Мадам Римская-Корсакова в слезах просила дать ей аранжировку для фортепианного дуэта ».^[85] Римская-Корсакова была выдающейся пианисткой, композитором и аранжировщиком, переводя произведения других участников кучка а также ее мужа и Чайковского Ромео и Джульетта.^[86] Бородин присутствовал и, возможно, сам одобрил работу.^[87] Также присутствовал Владимир Стасов. Впечатленный услышанным, Стасов спросил Чайковского, что он будет писать дальше, и вскоре повлияет на композитора в написании симфонической поэмы. Буря.^[87]

Что покорило Малорусский к кучка Дело не только в том, что Чайковский использовал украинские народные песни в качестве мелодического материала. Именно так, особенно во внешних движениях, он позволил уникальным характеристикам Русская народная песня диктовать симфоническая форма. Это была цель, к которой кучка стремились как коллективно, так и индивидуально.Чайковский, имея опыт работы в консерватории, смог бы выдержать такое развитие дольше и более сплоченно, чем его коллеги по консерватории. кучка. (Хотя сравнение может показаться несправедливым, авторитет Чайковского Дэвид Браун указал, что из-за схожих сроков финал Малорусский показывает, что Мусоргский мог сделать с "Великими Киевскими воротами" из Картинки с выставки если бы он обладал академической подготовкой, сопоставимой с образованием Чайковского.)^[58]

Личные опасения Чайковского по поводу Пятерки

Пятерка была среди бесчисленного множества тем, которые Чайковский обсуждал со своей благодетельницей. Надежда фон Мекк. К январю 1878 года, когда он написал миссис фон Мек о ее членах, он далеко отошел от их музыкального мира и идеалов. К тому же лучшие дни Пятерки давно прошли. Несмотря на значительные усилия в написании опер и песен, Цуй стал более известен как критик, чем как композитор, и даже его критические усилия соперничали за время с его карьерой военного инженера и экспертом в области науки о науке. фортификация.^[88] Балакирев полностью ушел с музыкальной сцены, Мусоргский все глубже погружался в алкоголизм, а творческая деятельность Бородина все больше уступала место его официальным обязанностям профессора химии.^[89]

Надежда фон Мекк, Покровительница и доверенное лицо Чайковского с 1877 по 1890 гг.

Только Римский-Корсаков активно занимался музыкальной карьерой на полную ставку, и он подвергался все возрастающей критике со стороны своих собратьев-националистов почти по той же причине, что и Чайковский. Как и Чайковский, Римский-Корсаков обнаружил, что для продолжения его собственного художественного роста он должен изучать и овладевать западными классическими формами и техниками. Бородин назвал это "отступничество «Многие сейчас огорчены тем, что Корсаков повернул вспять, бросился исследовать музыкальную древность. Я не жалею об этом. Это понятно...."^[90] Мусоргский был резче: «[Т] ​​он могучий кучка превратились в бездушных предателей ».^[91]

Чайковский анализировал каждую из Пятерок безжалостно. Хотя по крайней мере некоторые из его наблюдений могут показаться искаженными и предвзятыми, он также упоминает некоторые детали, которые кажутся ясными и правдивыми. Его диагноз творческого кризиса Римского-Корсакова очень точен.^[89] Он также называет Мусоргского самым талантливым в музыкальном плане из Пятерки, хотя Чайковский не мог оценить формы оригинальности Мусоргского.^[89] Тем не менее, он сильно недооценивает технику Бородина и отдает Балакиреву гораздо меньше, чем ему полностью полагается - тем более красноречиво в свете помощи Балакирева в замысле и формировании. Ромео и Джульетта.^[89]

Чайковский писал Надежде фон Мек, что все кучка были талантливы, но при этом «заражены до глубины души» тщеславием и «чисто дилетантской уверенностью в своем превосходстве».^[92] Он подробно остановился на прозрении Римского-Корсакова и его перевороте в музыкальном обучении, а также о его попытках исправить эту ситуацию для себя. Чайковский тогда назвал Цуй «талантливым дилетантом», чья музыка «не оригинальна, но умна и изящна»; Бородин человек, у которого "есть талант, даже сильный, но он погиб из-за небрежности ... и его техника настолько слаба, что он не может написать ни одной строчки [музыки] без посторонней помощи"; Мусоргский «безнадежный случай», превосходный по талантам, но «недалекий, лишенный всякого стремления к самосовершенствованию»; и Балакирев, как человек с «огромным талантом», но который также «причинил много вреда» как «главный изобретатель всех теорий этой странной группы».^[93]

Балакирев возвращается

Чайковский закончил свою последнюю редакцию Ромео и Джульетта в 1880 году и посчитал за любезность послать копию партитуры Балакиреву. Однако Балакирев ушел из музыкальной сцены в начале 1870-х годов, и Чайковский потерял с ним связь. Он спросил издателя Бессель Пересылать копию Балакиреву. Через год ответил Балакирев. В том же письме, в котором он горячо благодарил Чайковского за партитуру, Балакирев предложил «программу для симфонии, с которой вы бы прекрасно справились»,^[94] подробный план симфонии на основе Лорд байрон с Манфред. Первоначально составлен Стасовым в 1868 г. для Гектор Берлиоз как продолжение этого композиторского Гарольд в Италии, программа с тех пор находилась на попечении Балакирева.^[60]

Манфред на Юнгфрау (1837) по Джон Мартин

Чайковский сначала отклонил проект, заявив, что тема его не волнует. Балакирев настаивал. "Вы, конечно, должны сделать усилие", - убеждал Балакирев, -" подходить более самокритично, не торопиться ".^[95] Мнение Чайковского изменилось два года спустя, в Швейцарских Альпах, когда он ухаживал за своим другом. Иосиф Котек и после того, как он перечитал Манфред в среде, в которой действие стихотворения происходит.^[95] Вернувшись домой, Чайковский переработал набросок, сделанный Балакиревым по программе Стасова, и начал зарисовывать первую часть.^[96]

В Манфред Симфония стоила бы Чайковскому больше времени, усилий и самоанализа, чем все остальное, что он написал бы, даже Патетический Симфония. Это также стало самым длинным и сложным произведением, которое он написал к тому моменту, и хотя своей программой он явно обязан Берлиозу, Чайковский все же смог сделать тему Манфред его собственный.^[97] Ближе к концу семи месяцев интенсивной работы, в конце сентября 1885 года, он писал Балакирев, «Никогда в моей жизни, поверьте, у меня трудился так долго и трудно, и чувствовал себя настолько истощен моими усилия. Симфония написана в четыре движений в соответствии с вашей программой, хотя - простите меня - как бы я ни хотел, я не смог сохранить все предложенные вами ключи и модуляции ... Это, конечно, посвящено вам ".^[98]

Когда он закончил симфонию, Чайковский не хотел больше терпеть вмешательство Балакирева и прекратил все контакты; он сказал своему издателю П. Юргенсон что считает Балакирева «сумасшедшим».^[99] После этого перерыва Чайковский и Балакирев обменялись лишь несколькими официальными, не слишком дружескими письмами.^[100]

Беляев круг

Портрет Митрофан Беляев к Илья Репин

В ноябре 1887 года Чайковский прибыл в Санкт-Петербург вовремя, чтобы услышать несколько Русские симфонические концерты, один из которых включал первое полное исполнение финальной версии его Первая симфония и еще одна премьера переработанной версии Третьей симфонии Римского-Корсакова.^[101] Перед этим визитом он много времени проводил в контакте с Римским-Корсаковым и его окружением.^[102] Римского-Корсакова вместе с Александр Глазунов, Анатолий Лядов и несколько других националистически настроенных композиторов и музыкантов создали группу под названием Беляев круг. Эта группа была названа в честь торговца лесом. Митрофан Беляев, музыкант-любитель, который стал влиятельным музыкальным меценатом и издателем после того, как заинтересовался творчеством Глазунова. Во время визита Чайковского он много времени проводил в компании этих людей, и его несколько напряженные отношения с Пятеркой сливались в более гармоничные отношения с кругом Беляева. Эти отношения продлились до его смерти в конце 1893 года.^[11][103]

Что касается «Пятерки», группа давно разошлась, Мусоргский умер в 1881 году, а Бородин последовал за ним в 1887 году. Кюи продолжал писать негативные отзывы о музыке Чайковского, но композитор считал его лишь критическим раздражителем. Балакирев жил изолированно и был прикован к музыкальной культуре. Только Римский-Корсаков оставался полноценным композитором.^[104]

Дополнительным преимуществом дружбы Чайковского с Глазуновым, Лядовым и Римским-Корсаковым была повышенная уверенность в своих композиторских способностях, а также готовность позволить своим музыкальным произведениям стоять рядом с произведениями его современников. Чайковский писал фон Меку в январе 1889 года, после того как его снова хорошо представили на концертах Беляева, что он «всегда пытался поставить себя на место». за пределами всех вечеринок и всячески показать, что я люблю и уважаю каждого достойного и одаренного публичного деятеля в музыке, независимо от его склонности », и что он считает себя« польщенным появлением на концертной платформе »рядом с композиторами из беляевского кружка.^[105] Это было признанием искренней готовности к тому, чтобы его музыку услышали вместе с музыкой этих композиторов, произнесенной тоном безоговорочной уверенности в том, что не было никаких сравнений, которых можно было бы опасаться.^[106]

Наследие

Первоначальная враждебность «пятерки» к Чайковскому была смягчена улучшением отношений Чайковского, сначала с Балакиревым, а затем с Римским-Корсаковым. Последний в значительной степени придерживался космополитического консерваторского подхода в отличие от чисто русского национализма. «Пятерка» разошлась как единое целое, но на смену им пришел беляевский кружок молодых композиторов, выросший вокруг Римского-Корсакова. Эта группа, писавшая в националистическом стиле, заложенном Римским-Корсаковым и Балакиревым,^[107] был гораздо более приспособлен к западным композиционным практикам, воплощенным в музыке Чайковского.^[108] Римский-Корсаков писал об этой тенденции:

В это время [примерно 1892 г.] становится заметным значительное охлаждение и даже несколько враждебное отношение к памяти «могущественных». кучка»периода Балакирева. Напротив, преклонение перед Чайковским и склонность к эклектизм стать еще сильнее. Нельзя было не заметить пристрастие (которое тогда возникло в нашем кругу) к итальянско-французской музыке времен парика и фартингейл [то есть восемнадцатый век], музыка, введенная Чайковским в его Пиковая дама и Иоланта. К этому времени в окружении Беляева скопилось немало новых элементов и молодой крови. Новые времена, новые птицы, новые песни.^[109]

В результате этого влияния плюс их академическая подготовка от Римского-Корсакова, особенно в случаях Антон Аренский и Глазунова, эти композиторы соединили в своей музыке лучшие композиционные приемы «Пятерки» и Чайковского.^{[110][111][112]} Однако часто композиторы в этой группе прибегали к двум источникам: музыкальным клише и манерам, заимствованным из «Пятерки», и академическим композиционным техникам, полученным в Консерватории.^[107] Кроме того, эклектика, о которой писал Римский-Корсаков, превосходила оригинальность во многих произведениях, в том числе и Глазунова.^[112] Тем не менее кружок Беляева продолжал влиять на развитие русской музыки и в ХХ веке.^[113]

Рекомендации

Примечания

Библиография